Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (исп. Francisco Jose de Goya y Lucientes, 30 марта 1746, Фуэндетодес, близ Сарагосы — 16 апреля 1828, Бордо) — великий испанский художник и гравёр. Один из самых ярких мастеров романтического направления и искусстве.

Творчества Гойи сложно и глубоко противоречиво. Его экспрессивная манера, изображение разнообразных проявлений зла, насилия, образы несправедливости и страданий, несмотря на очевидную гротескность подачи, отражали реальные переживания лучшей части испанской национальной элиты, не способной вначале осуществить так необходимые Испании демократические преобразования, а затем — отстоять страну в период французской оккупации. Образы Гойи часто аллегоричны и архетипичны: они опираются на глубочайшие слои народного сознания, используют народные сказания и легенды. Работам Гойи нередко присущи отчаяние, разочарование, возможно, временами даже неверие, но иногда — и острое чувство радости жизни. В творчестве, как и в жизни, Гойя руководствовался высокими гуманистическими принципами. Помимо живописи, Гойя достиг невиданных высот в графике, соединяющие техники офорта и акватинты (для этого художник покрывает металлическую пластину кислотоупорным лаком и процарапывает иглой в слое высохшего лака рисунок; следующий этап — погружение пластины в азотную кислоту; места, процарапанные иглой, протравливают кислотой, после чего заполняются краской и оттискиваются на бумагу на специальном станке).

Мы произносим «Гойя», и перед глазами немедленно возникает «Обнажённая Маха». Он создал примерно 500 картин, 300 гравюр и тысячу рисунков, но в первый момент непременно вспоминают — её. Полулежащую, с призывным взглядом и слегка искажёнными пропорциями. Франсиско Гойя с его простонародными корнями, жаждой жизни и неистовым характером и был махо. Мачо. Он думал как мачо, вёл себя как мачо, и даже писал — как мачо. В биографическом романе Фейхтвангера Гойя говорит: «Я — махо, хотя иногда и почитываю Энциклопедию».

Родившийся 30 марта 1746 года Гойя был одним из трёх сыновей владельца маленькой позолотной мастерской в деревушке Фуэндетодос. Его мать происходила из рода захудалых дворян — идальго, а вот отец был чистым батурро — простолюдином, передавшим сыну способность крепко стоять на земле и не питать лишних иллюзий. Потом семья переехала в Сарагосу, где 13-летнего Франсиско отдали учиться в мастерскую художника Хосе Лусана. Там Гойя проведёт около семи лет, больше преуспев не на поприще живописи, а в исполнении фанданго, пении серенад и уличных драках. Лусан сам посоветует Гойе попытать счастья в Мадриде, поступив в Академию Сан-Фернандо, хотя и в Сарагосе не было недостатка в работе. Поговаривали, что учитель просто хотел сплавить с глаз долой взрывного, темпераментного смутьяна, не расстающегося даже в мастерской со своим складным ножом-навахо, коварным оружием испанских махо.

Академия Сан-Фернандо отфутболила Франсиско Гойю дважды. В 1763-м он не получил в свою пользу ни единого голоса, сгоряча отчаялся, но постепенно остыл и в 1766-м предпринял вторую попытку. Она тоже закончилась неудачей: Гойя не был силён в рисунке, да и вообще ни на кого не похож — академики просто не поняли этот странный, небывалый, «деформированный» (как назовет его в ХХ веке Ортега-и-Гассет) стиль. Кто угодно опустил бы руки. Но Гойя, родившийся под огненным знаком овна, был чертовски упрям и настолько уверен в собственных силах, что решил: он всё равно перехитрит — если не судьбу, так уж Королевскую академию точно. Не получив от неё пенсиона, 23-летний Гойя рванул в Рим за собственный счёт. Для этого он примкнул к группе матадоров, направлявшихся в Италию. Бой быков, кураж, возбужденный гул толпы — это вообще была его стихия. Общительный и задиристый Франчо обожал шумные сборища и не раз клялся сплясать арагонскую хоту на спинах тех, кто осмеливался косо посмотреть в его сторону. Гойя принимал участие в корриде и выступлениях уличных акробатов. Он был ловок, мускулист и отчаянно смел, а о его амурных похождениях, осложнённых многочисленными дуэлями, ходили легенды. Рассказывали, например, как Гойя, влюбившись в послушницу одного из римских монастырей, выкрал девушку из обители. Знавшие Гойю накоротке не сомневались, что именно так оно и было.

Покорение Рима испанский художник начал с того, что забрался на купол Собора Святого Петра. Но не затем, чтобы оценить вид на «вечный город», нет — на вершине собора Гойя выцарапал свои инициалы. Матадор и драчун из Сарагосы жаждал во весь голос заявить о себе urbi et orbi — «городу и миру», и ни секунды не сомневался, что Провидение и Пресвятая Дева Аточская приготовили для него великое будущее.

В 1771-м, постранствовав по Италии и даже получив премию Пармской академии, Гойя возвращается в Сарагосу. В городе своей юности он с успехом расписывает дворцы и церкви. Его яркая палитра, настоянная на итальянском солнце, радует глаз, а ангелы, для которых позировали уличные плясуньи, украшают плафоны соборов и обволакивают сердца испанцев непозволительно сладкой истомой. Через пару лет Гойя зарабатывал уже в три раза больше, чем его бывший учитель.

И всё же Гойя рвётся в Мадрид. Амбиции гонят его в столицу, а еще — его зовёт туда старый приятель, придворный художник Франсиско Байеу, с которым Гойя познакомился, когда безуспешно пытался поступить в Академию. Байеу сообщает, что король Карлос III покровительствует искусству, и для Гойи тоже вырисовываются интересные перспективы. В Мадриде Гойя начинает создавать рисунки для королевской ковровой мануфактуры св. Варвары. Его шпалеры — безворсовые ковры с идиллическими изображениями из испанской народной жизни — очень нравятся при дворе. Коммуникабельный Гойя быстро обрастает влиятельными знакомыми. Ему покровительствуют гранд Осуна, критик Сеан-Бермудес, придворные реформаторы Флоридабланка и Ховельянос, инфанты и сам король. Вскоре на трон восходит следующий монарх — безвольный, но чувствительный Карлос IV. Положение Гойи от этого только упрочилось. Гойя сумел обаять и нового короля, и его умную и властную супругу Марию Луизу Пармскую, и даже её всесильного фаворита и будущего премьер-министра Мануэля Годоя. Это тем более поразительно, что в своих портретах королевских и приближенных к ним особ Гойя ни в малейшей степени не льстит: Карл IV так и остаётся на них «размазнёй», а королева — стареющей сластолюбицей.

Теперь Гойя может отдаться своим слабостям — поглощению шоколада и охоте на куропаток. И он, наконец, отмщён перед Академией Сан-Фернандо: сначала избирается её членом, а потом становится директором. На этом посту он сменил скончавшегося Байеу.

Нужно сказать, отношения Гойи и Байеу никогда не были простыми. Гойе казалось, что Байеу давит на него, и они часто ссорились. Классицистки настроенный Байеу поучал Гойю, что тому следовало бы быть посдержаннее в красках и поаккуратнее в линиях, а для этого брать себе за образец француза Жака Луи Давида. Но была и еще одна причина, порождавшая напряжение между Байеу и Гойей: любвеобильный Гойя соблазнил сестру Байеу Хосефу. Всё открылось не сразу. На момент спешного венчания Хосефа была беременна. Байеу был возмущён, но подавил эмоции: Гойя уже успел получить прочное положение при дворе и был далеко не беден. Испанский художник и Хосефа проживут вместе почти 40 лет. Она будет страдать от многочисленных измен мужа, бояться, когда Гойю, становящегося в своих работах всё откровеннее и критичнее, начнёт преследовать инквизиция. Хосефа потеряет (живыми и неродившимися), по некоторым сведениям, почти 20 детей: до зрелых лет доживёт только один их с Гойей сын, Хавьер — тоже художник, а впоследствии ростовщик и пройдоха. За все четыре семейных десятилетия Гойя написал лишь один портрет Хосефы. Во всяком случае, других до нас не дошло.

Гойе было 46, когда с ним приключилось нечто, наложившее отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Загадочное заболевание, о котором нам достоверно известно лишь то, что оно преследовало Гойю уже много лет, заставило его просить в Мадриде официальный отпуск на пару месяцев и направиться для поправки здоровья в Андалусию. Разумеется, за два месяца болезнь не прошла. Когда Гойя гостил у своего друга-финансиста Себастьяна Мартинеса в Кадисе, им внезапно овладело «скверное расположение духа», за которым последовал удар. Гойя ощутил мучительный шум в голове, престал ориентироваться в пространстве и вскоре впал в кому. Быть может, это был инсульт? В конце XVIII века не знали действенных способов его лечения — ну, разве что кровь пустить. Гойя некоторое время находился на грани жизни и смерти, однако выжил. С тех пор он страдал от сильних головных болей, шума в ушах, временной слепоты, непроизвольной дрожи мышц и паралича правой руки. Но главное: Гойя потерял слух. Другие проявления болезни бывали периодическими — глухота осталась с ним навсегда. До конца жизни (а проживёт он еще 36 лет) Гойя останется глухим. Он общался с людьми, читая по губам и используя записки.

Изменения коснулись творчества Гойи: красочную жизнерадостность сменили гротеск и кошмары. Тогда родилась тревожащая серия офортов — знаменитые «Капричос». Призраки и злодеи, ведьмы и демоны вместо пышногрудых мах, испанских святых и королевских особ — так теперь видел и воспринимал мир испанский художник, лишённый возможности его, этот мир, расслышать. Но одно в жизни Гойи осталось неизменным: его всё так же любили женщины.

Самой яркой звезде на небосклоне мадридской придворной жизни герцогине Каэтане Альбе было чуть за двадцать, когда Гойя изобразил её в рисунке для шпалер и слегка за 30, когда он написал с неё первый портрет. Она отличалась красотой, утонченностью, пылкостью, а её родословная дала бы фору даже находящимся при власти Бурбонам. Когда между нею и Гойей вспыхнул роман, ему было под пятьдесят. Он был наполовину простолюдин, к тому же совершенно глухой. Но разве это могло остановить любовь? Альба дразнила его, бросала Гойю, уходила от него к кому-то более молодому и знатному, потом снова возвращалась и осталась самой большой и мучительной страстью в жизни Гойи. Их отношения длились около семи лет.

Казалось, под старость Гойя останется совсем один. Кого-то из его друзей угробила инквизиция, кто-то по политическим мотивам вынужден был покинуть страну. В 1802-м году умрёт Альба, по слухам, отравленная ядом из красочных пигментов, а в 1812-м не станет ворчливой и верной Хосефы. Гойя уединится в пригороде Мадрида, выстроив там усадьбу Кинта дель Сордо («Дом глухого») и покроет её стены изображениями пугающих видений. Испания переживёт «ужасы войны» и французскую оккупацию, однако Гойя сможет сохранить положение придворного художника и при правлении французов — чего потом испанцы долго не смогут ему простить.

А когда Гойе исполнится 68 лет и можно будет подводить итоги и оплакивать потери, его жизнь вновь заиграет радугой и запахнет скандалом. Замужняя красавица Леокадия Вейс, на 40 лет его моложе, влюбится в Гойю и уйдёт от состоятельного и нестарого мужа к нему. Вместе они сбегут от политических гонений во Францию, у Гойи родится еще двое детей — сын и дочь, а его старший возмущенный сын Хавьер, ровесник Леокадии, долго будет судиться с отцом за немалое наследство. Великий испанец Гойя умрёт во французском Бордо в возрасте 82 лет.